В ближайшее время руководство России намерено подвести первые итоги реформы Вооруженных сил*. О том, как за последние два года изменился облик армии, обозревателю «Власти» Дмитрию Камышеву рассказал заместитель председателя комитета Госдумы по обороне Михаил Бабич.
Согласно плану военной реформы, утвержденному в октябре 2008 года, Вооруженные силы должны быть переведены с четырехзвенной структуры управления (военный округ—армия—дивизия—полк) на трехзвенную (военный округ—оперативное командование—бригада). При этом будут расформированы или реорганизованы все кадрированные части (подразделения неполного состава, в военное время требующие укомплектования мобилизованными военнослужащими запаса), и в армии останутся лишь части постоянной боевой готовности.
Реформа также предполагает сокращение 205 тыс. офицерских должностей и увольнение в запас или перевод на другие должности 140 тыс. прапорщиков и мичманов. Кроме того, весной 2010 года Минобороны отказалось от планов массового комплектования армии контрактниками, в результате чего из более 200 тыс. военнослужащих по контракту, имевшихся в России на момент начала военной реформы, к январю 2011 года останется от 90 до 105 тыс. человек.
В мае 2009 года рабочая группа комитета Госдумы по обороне направила президенту и премьеру доклад, в котором предложила скорректировать планы реформы. В частности, авторы доклада призвали пересмотреть решения о резком сокращении офицерского корпуса и ликвидации института прапорщиков, а также отказаться от «необоснованного кардинального изменения соотношения между военнослужащими по контракту и призыву». Но, как убежден глава рабочей группы Михаил Бабич («Единая Россия»), с тех пор в лучшую сторону в армии почти ничего не изменилось.
Недавно посетив учения «Восток-2010», президент Дмитрий Медведев пообещал подвести после их окончания предварительные итоги перевода Вооруженных сил на «новый перспективный облик». Какими видятся вам эти итоги?
Итоги можно действительно подводить лишь предварительные, потому что в рамках этих и следующих учений необходимо внимательно, скрупулезно оценить все элементы так называемого нового облика Вооруженных сил — начиная от организационно-штатной структуры, вопросов комплектования личным составом и его профессиональной подготовки до вопросов технической и мобилизационной готовности. Проанализировать, оценить эффективность, и сделать необходимые выводы, и в том числе, если необходимо, провести работу над ошибками.
Но, по крайней мере, уже можно сравнивать нынешнюю ситуацию с той, что была описана в вашем прошлогоднем докладе. Лучше в армии с тех пор не стало?
Самый главный фактор боеготовности и боеспособности вооруженных сил — это люди, и в этом вопросе, к сожалению, ничего не изменилось. Уже сегодня очевидно, что установленного количества офицеров 150 тыс. человек для Вооруженных сил недостаточно. В рамках приведения офицерского состава к этой цифре произошла ликвидация значительного количества штабных, командирских, оперативных, мобилизационных должностей, без которых управление Вооруженными силами и их эффективное применение невозможно.
Сейчас стоит вопрос о том, что даже первичные офицерские должности командиров взводов могут быть заменены на должности сержантов и старшин, которых пока только начали готовить в Рязанском и других учебных центрах. По сути дела, утрачен институт воспитателей, и я не представляю себе, как командиры сегодня, при почти трехкратном увеличении призывного контингента, будут справляться с задачей по воспитанию и обучению личного состава. Прапорщики и мичманы — основной технический и профессиональный компонент армии и флота — тоже сегодня, по сути, потеряны для Вооруженных сил.
К этому необходимо добавить и резкое снижение числа военнослужащих по контракту. А потеря специалистов, для которых военная служба являлась профессией, конечно, не может не сказаться на боеготовности, боеспособности, уровне подготовки личного состава и на возможности применения Вооруженных сил по предназначению в противостоянии с противником, который, скажем так, соизмерим с нами по масштабу военной мощи, экономическому и военному потенциалу.
Вы имеете в виду, с кем-то помощнее Грузии?
Вы знаете, про Грузию — это такой сейчас стал распространенный штамп… Тут еще надо посмотреть, как мы будем с Грузией воевать в новых условиях, если, не дай бог, придется. Понятно, что у нас есть оружие другого поражающего масштаба, но мы же понимаем, что его применение маловероятно. А если кампания будет носить характер противостояния сил общего назначения, то тут у нас могут быть большие проблемы.
То есть, если вдруг России снова придется воевать с Грузией уже после обновления нашей армии, то итог войны может быть совсем не таким, как в 2008 году?
Я не хочу делать прогнозов, но уверен, что с точки зрения снижения профессионального уровня Вооруженных сил то, что происходит,— это, безусловно, потеря. Можно закупить новую технику, можно, если необходимо, исправить ошибки в структуре и системе управления, но восполнить потери профессионального звена — на это уйдут годы.
Вот мы говорим, что необходимо внедрять современную технику, новейшие системы вооружений и так далее. Кто их будет эксплуатировать? Военнослужащие по призыву со сроком службы 12 месяцев? Сегодня, по оценкам самих командиров, получающих молодое пополнение, качество специалистов, которые приходят из учебных подразделений, крайне низкое: их шестимесячная подготовка зачастую сводится к первичному получению представления о военной специальности и потом требует переучивания и доучивания в войсках.
Конечно, у Российской армии есть несколько конкурентных преимуществ — наличие мощнейших в мире стратегических ядерных сил, боевой дух и патриотизм личного состава, огромный боевой опыт. Но есть и очень существенный недостаток — низкий технический уровень сил общего назначения и отсутствие современных боевых информационных управляющих систем. То есть то, что у потенциального противника давно делают спутники, мощнейшие компьютеры, системы обработки информации, выдачи целеуказаний и управления огнем, у нас пока делают люди — офицеры и прапорщики.
Но в России современные системы еще только в разработке, а люди, которые компенсируют нашу техническую отсталость, уже подлежат сокращению. А ведь потеря управления или его неэффективность в современной войне — это поражение, не спасет даже массовый героизм личного состава. И если уж проводить сокращения этих должностей, то только после ввода в строй систем, способных заменить человека. Трагедии, может быть, из этого делать не надо, но трезво смотреть на эти вопросы мы просто обязаны. Потому что вопрос сейчас в том, удастся ли переломить эту негативную тенденцию, или мы пройдем точку невозврата, и придется опять переделывать все, начиная от организационно-штатной структуры и заканчивая набором личного состава в «пожарном» порядке.
Когда же ожидается эта самая точка невозврата?
Точка невозврата может быть пройдена именно в смысле потери профессиональной компоненты — одномоментного (в течение двух лет) массового увольнения профессионалов. Если сохранятся нынешние подходы, если проходящие учения не послужат основой для определенных выводов, то десятки тысяч офицеров, прапорщиков и контрактников будут уволены. А воспитание, обучение, подготовка и постановка в строй управленцев такого уровня, как офицер или прапорщик,— это процесс многолетний. Будет у нас такой временной задел или нет, позволит нам потенциальный противник идти на такие длительные эксперименты или воспользуется нашими проблемами — вот это уже вопрос, над которым сегодня нельзя не задумываться.
В начале года вы резко критиковали кадровые перестановки в Минобороны, говоря о том, что из армии изгоняются все, кто не согласен с нынешней реформой. И обвиняли в этом начальника Генштаба Николая Макарова…
К сожалению, в Министерстве обороны это общепринятая практика: любой офицер или генерал, который имеет собственную точку зрения и сомневается в эффективности и обоснованности подходов к формированию нового облика Вооруженных сил, безусловно, рискует оказаться за рамками Министерства обороны. Причем зачастую уходят лучшие, те, кто мог бы действительно составить костяк будущих Вооруженных сил, у кого огромный боевой и служебный опыт.
Не является ли это прямым следствием того, что Анатолий Сердюков просто плохо разбирается в армейских проблемах? И не показывает ли ущербность самой схемы с гражданским министром обороны?
Нет, не показывает. На самом деле невоенный человек, особенно на этапе реформирования армии,— это больше плюс, чем минус. Другой вопрос, что у этого невоенного министра должны быть очень компетентные, профессиональные, со стратегическим мышлением и стратегическими знаниями военные заместители и прежде всего начальник Генштаба. Который все установки военно-политического руководства, транслируемые через гражданского министра, сумеет переложить на военный язык и на реалии военной службы. То есть не встанет в позицию «чего изволите», а четко, внятно, профессионально сможет доказать, что вот эти подходы приемлемы, и мы способны их сегодня реализовать, а вот эти не могут быть востребованы, потому что есть целый ряд специфических военных вопросов, которые нельзя не учитывать при строительстве военной организации.
И если бы сложился такой тандем, то гражданский министр обороны мог бы быть очень эффективен. Потому что у некоторых военачальников, это нельзя не признать, есть определенная зашоренность, корпоративность, косность мышления, если хотите. Могу привести пример. В Минобороны за последние пять лет поменялось пять начальников службы строительства и расквартирования войск. И только с приходом последнего, Григория Нагинского, мы буквально за три месяца увидели принципиальные изменения.
Он ведь тоже гражданский?
Да, он гражданский, всю жизнь занимался строительством и совершенно далек от всех этих наших военных причуд с точки зрения распределения жилья, обеспечения функционирования всевозможных эксплуатирующих и распределяющих организаций. То есть пришел совершенно разумный, рациональный человек с довольно молодой командой, которая тоже никакого отношения к армии не имела.
Они все подсчитали, разобрались, подошли наконец к окончательному формированию списков очередников, разбили их по категориям, организовали автоматизированный учет, проводят инвентаризацию жилищного фонда, то есть внесли рациональные подходы, которые сегодня применяются в гражданском строительстве и смежных гражданских отраслях. А самое главное — организован процесс масштабного строительства жилья, комфортного и по разумным ценам. В результате, я уверен, в 2010 году по обеспечению жильем военнослужащих мы получим совершенно другой результат, нежели имели в предыдущие три года, когда отрасль возглавляли военные люди.
То есть гражданские в Минобороны должны заниматься гражданскими же делами?
Да, они должны посчитать деньги, разобраться с экономикой, оптимизировать расходы, посмотреть дублирующие функции различных уровней и органов военного управления. В этих вопросах действительно были большие просчеты, и я представляю, насколько Сердюкову было непросто сломать сопротивление. Нужно было разобраться с профессиональным уровнем подготовки офицеров, потому что многие действительно годами не видели живого солдата и ничем не управляли, кроме собственной авторучки.
Но нужно и понять, что это не их вина, а беда: так функционировала система. И когда систему решились менять, это же можно было сделать более рационально, а не путем поголовного увольнения и ликвидации важнейших органов военного управления. Цели-то преследуются вроде благие, и министр подошел с рациональной точки зрения, оценив тот бардак и хаос, который царил в армии, но это как раз тот случай, когда с водой выплескиваем и младенца.
То же самое о реформе армии говорят многие эксперты. Почему же министр к ним не прислушивается? Не имеет объективной информации или доверяет лишь Генштабу?
Видимо, есть уже определенная заданность в этих реформах, когда уже и министру тяжело сделать шаги назад. То есть одно действие предопределяет другое. И вопрос не в наличии объективной информации, просто у министра нет достаточного числа компетентных помощников, способных сформулировать собственную точку зрения и аргументированно ее отстаивать. Ведь министр, сужу по своему опыту общения с ним, сам по себе очень разумный человек, и когда он слышит разумные аргументы, то они, как правило, воспринимаются.
Другое дело, когда или не могут внятно объяснить, или хотят угодить, угадать желание начальника. Зачастую бывает, что министр только вбрасывает идею, а эти так называемые военные помощники ее без всякой команды реализуют и потом докладывают о выполнении. А он говорит: я же вас не просил выполнять, я просил оценить как идею, обсчитать ее, проанализировать, доложить предложения. Но вот это желание угодить, выполнить любой ценой, не оглядываясь на последствия, не продумывая, не просчитывая эти последствия,— это, к сожалению, сегодня встречается нередко.
Предложения из доклада вашей рабочей группы в Минобороны тоже пропустили мимо ушей?
Сказать, что наши предложения пропустили мимо ушей, нельзя, потому что они оценивались и анализировались — и Советом безопасности, и верховным главнокомандующим. И по ним был дан целый ряд поручений министру обороны, в том числе в части корректировки определенных подходов. Но сказать, что мы добились каких-то принципиальных изменений, я пока тоже не могу. Конечно, все дается с огромным трудом, все воспринимается очень тяжело. Хотя вот сейчас есть, может быть, слабая надежда, что как раз этот набор практических учений — когда и министру, и начальнику Генштаба, и командующим округами приходится, так сказать, щупать все своими руками и пытаться настроить военный организм, который они создали,— позволит сделать корректировки, в том числе в рамках рекомендаций нашей рабочей группы.
И еще один позитивный момент: Минобороны перестало пытаться что-либо скрывать, по крайней мере от нас. Вот я сейчас участвую практически во всех учениях, и не могу сказать, что кто-то мне старается показать потемкинские деревни, что-то скрывать, недоговаривать. И мы, кстати, этого очень долго добивались. Были этапы полного отрицания возможности совместных действий, настороженного отношения, но вот сейчас мы вроде их начали преодолевать. Поэтому мы очень щепетильно и аккуратно подходим к оценкам происходящих процессов, чтобы не навредить и вместе с Министерством обороны оценить последствия того, что сделано, и постараться малой кровью то, что необходимо, поправить.
А что вы думаете по поводу широко разрекламированных решений о введении для военнослужащих по призыву пятидневной рабочей недели и их службе преимущественно вблизи от дома?
Министерство обороны оказалось заложником принятых им же решений. Сократив профессиональную компоненту и почти в три раза увеличив число военнослужащих по призыву, мы столкнулись с целым рядом совершенно предсказуемых вещей, о которых давно говорили. В ближайшие десять лет нам предстоит пережить очень сложную демографическую ситуацию, поэтому у нас очень ограничен призывной ресурс. И не учитывать это при формировании организационно-штатной структуры и принципов комплектования, конечно, было ошибкой. А столкнувшись с этой проблемой, в министерстве лихорадочно ищут варианты создания, так скажем, привлекательного образа службы по призыву. Но опять не учитывают совершенно очевидные вещи.
Можно сколько угодно объявлять пятидневную неделю и всех отправлять в отпуска, хотя это сегодня совершенно нереально, и командиры в войсках это хорошо знают. Но родители призывников понимают, что раз армия перестала быть профессиональной и стала полностью призывной, то, если завтра военный конфликт, воевать будут они, эти мальчики 18 лет. А уровень их подготовки такой, что выйти победителем в современном бою будет крайне сложно.
Поэтому количество уклонистов растет и, скорее всего, будет иметь тенденцию к увеличению. Так что мы можем отпускать всех в увольнение, кормить пять раз в день самыми изысканными деликатесами, но вот этот фактор всегда будет превалирующим. А такого рода дилетантские подходы к вопросам гуманизации службы — это пока не для сегодняшнего дня.
Журнал “Власть”.
